Золотая гондола - Страница 55

Паолина пыталась изобразить оживление, но это было самообманом. Она торопливо оделась, желая поскорее увидеть сэра Харвея. Ей казалось, что только он, и никто другой, мог развеять ее дурное настроение.

Она вспомнила, как накануне вечером он пообещал рассказать ей когда-нибудь историю своей жизни. Может, именно сегодня ей предстояло услышать ее, и она вдруг подумала о том, как мало она знала о нем – человеке, которому доверилась. Хотя она каждый день находилась рядом с ним и они обсуждали так много вопросов, касавшихся их обоих, относительно его личной жизни она оставалась в таком же неведении, как и в день их знакомства. Не без легкой досады она думала о том, как много она успела поведать ему о себе, о тех долгих, полных безысходности днях, когда она жила с отцом, подвергаясь постоянным нападкам кредиторов и иногда оставаясь без куска хлеба, так как его не на что было купить. Однако каким-то неведомым образом ей удалось сохранить себя чистой и незапятнанной, даже общаясь с людьми сомнительной репутации, с которыми был вынужден иметь дело ее отец.

Сэр Харвей знал все это и, вероятно, многое другое помимо того, что она сумела выразить словами, однако он никогда не рассказывал ей о себе. Ей было известно о нем лишь то, что он родился в Англии, и присущая его нации сдержанность скрывала не только его прошлое, но и его мысли и чувства за непроницаемым барьером серых, холодных как сталь глаз.

Когда девушка облачилась в платье, более скромное, чем обычно, так как у нее почему-то не было желания одеваться в этот день enfete, несмотря на карнавал, она распахнула дверь спальни и поспешила в галерею.

Сэр Харвей стоял в ее дальнем конце, беседуя с человеком, который не был знаком Паолине. Чувствуя, что перебивать их было бы невежливо, девушка направилась в малую библиотеку, единственным украшением которой, кроме многочисленных книг, был великолепный плафон, изображавший поднимающегося из волн моря Нептуна в окружении стайки сладострастных богинь. Паолина присела на стул, с грустью спрашивая себя, почему венецианцы, окруженные множеством прекрасных произведений живописи, так возбуждались при виде живой женщины. Она невольно сравнивала свою стройную, еще не вполне созревшую фигуру с пышными, чувственными формами Венеры и Юноны, и ей казалось, что это сравнение было явно невыгодно для нее. Паолина даже не представляла себе, какой прелестной она выглядела сейчас, с глазами, печальными от охвативших ее дурных предчувствий, и чуть опущенными в задумчивости уголками губ. Когда сэр Харвей вошел в дверь, Паолина, погруженная в размышления, не сразу заметила его. Он остановился и некоторое время наблюдал за нею, отмечая взглядом ее тонкие, нежные пальцы, грациозные движения рук и гибкую, округлую шею без всяких украшений, кроме прекрасных кружев, которыми был отделан корсаж.

– Вы хотели меня видеть?

Голос его прозвучал неожиданно резко.

Паолина вздрогнула и быстро обернулась к нему.

– Да, мне нужно было... видеть вас.

– Зачем?

– Не знаю. Мне казалось, что нам необходимо кое-что обсудить. Наверное то, о чем вы собирались рассказать мне.

Сэр Харвей проследовал через всю комнату к письменному столу, на котором были разложены его бумаги.

– Должно быть, вы обладаете даром предвидения, – заметил он, – если только вы не услышали о том, что случилось раньше, чем об этом сообщили мне.

– О том, что случилось! – повторила ошеломленная Паолина. – Я даже понятия не имела, что на самом деле что-то произошло. Просто мне было не по себе.

– И не без основания, – отозвался сэр Харвей. – Как мне только что передали, прошлой ночью маркиз покончил с собой.

– Маркиз! – воскликнула Паолина. – Но этого не может быть! Кто вам сказал?

– Один из его слуг. Графиня попросила меня прийти к ней. Я как раз решал, соглашаться мне или нет.

– Ну конечно же, вы должны немедленно отправиться к ней, – ответила Паолина. – Она сейчас, должно быть, вне себя от горя. Это так ужасно... невероятно! Почему маркиз решился на такой поступок?

– Думаю, вы сами знаете ответ на свой вопрос, – холодным тоном отозвался сэр Харвей.

– Я? Но при чем здесь я?

– Дело в том, что маркиз покончил с собой из-за вас.

– Нет! Нет! – вскричала Паолина. – Это неправда! Этого не может быть!

– К сожалению, это действительно так, – возразил сэр Харвей.

– Я не могу в это поверить! – настаивала Паолина. – Ох, бедный, бедный маркиз! Я знала, что он был глубоко несчастен, но не могла же его жизнь быть настолько невыносимой, чтобы он предпочел... умереть.

Слезы выступили у нее на глазах, и ей едва удалось выговорить последнее слово.

– О чем он говорил с вами, когда вы вышли на балкон? – осведомился сэр Харвей.

– Он сказал мне, что... любит меня, – срывающимся голосом ответила Паолина. – И еще он говорил мне, что его... женили, когда ему было только четырнадцать лет, а его жена... потеряла рассудок, но... осталась в живых. Поэтому у него не было возможности... просить моей руки.

На какое-то мгновение ее всхлипывания прекратились, и затем она добавила:

– Вчера я весь вечер... спрашивала себя, почему он не мог... расторгнуть свой брак.

– Это было бы невозможно, – произнес сэр Харвей резко. – Ни одна знатная семья в Венеции не потерпит подобного скандала. Только выскочки и вольнодумцы могут позволить обсуждать свои сугубо личные дела, касающиеся только семьи, на публике.

– Тогда он просто устал от жизни, – вздохнула Паолина.

– Должно быть, он слишком глубоко вас любил.

– Он... говорил об этом, но я... не поняла.

– А вы любили его?