Золотая гондола - Страница 25

– Я предпочитаю остаться здесь, – ответил герцог. – Это совершенно особенная комната, и к тому же соседствует с моей спальней.

Он сделал ударение на последней фразе. Паолина повернула голову и вздрогнула, когда увидела, что дверь в глубине комнаты была небрежно приоткрыта – дверь, которая, по словам его светлости, вела в его спальню!

Но, как бы то ни было, Паолина не собиралась препираться с ним, пока в комнате находились слуги. Она села за стол, туда, куда указал ей герцог, и, несмотря на испуг, заметила, что салфетки обшиты великолепным кружевом, а через всю скатерть протянуты золотые нити, связывающие маленьких купидонов в единый рисунок.

Посуда, которой был сервирован стол, была исключительно из золота, а пища, подаваемая на ней, отличалась особой изысканностью. И хотя Паолине совсем не хотелось есть, она заставляла себя брать понемногу с каждой перемены блюд. Девушка старалась затянуть обед, медленно разделывала пищу, не спеша пережевывала и с трудом проглатывала.

Гравированные хрустальные бокалы наполнили золотистым вином, как будто вобравшим в себя весь солнечный свет, впитанный в свое время виноградом.

– Расскажите мне о себе, – почти приказал герцог.

Паолина покачала головой.

– Лучше вы мне что-нибудь расскажите, – ответила она. – Мне известно только то, что ваша семья владеет Феррарой со времен средневековья.

– И гораздо раньше, – заметил он, и ей показалось, что он думал вовсе не о ее вопросе, а о ней самой.

Его глаза жадно скользили по ней взглядом и, задержавшись на ее губах, воскресили в памяти девушки его жаркие, настойчивые поцелуи. Она невольно покраснела и пожалела, что у нее нет с собой накидки, чтобы прикрыть обнаженные плечи. Казалось, ничто не могло ускользнуть от его внимания, между тем как Паолина, которая уже не могла ничего есть, сидела неподвижная и бледная, а слуги в живописных ливреях предлагали ей блюдо за блюдом.

В конце концов они удалились, и Паолина с содроганием внутри поняла, что обед окончен. Герцог поднял свой бокал, наполовину наполненный бренди, и пригубил его. Затем он наполнил другой и предложил ей.

– Выпейте, – сказал он. – Это вернет вашим щекам румянец.

– Это возможно только, если вы, ваша светлость, – ответила Паолина, – разрешите мне вернуться в отель.

– Это чрезвычайно неблагодарно с вашей стороны, – заметил он. – Я предлагаю вам все лучшее, что имею, а вы все время пытаетесь избавиться от меня.

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю, – прошептала Паолина.

– Давайте присядем на эту софу и поговорим, – предложил герцог.

Паолина встала из-за стола, но когда она увидела софу, то пожалела, что не заметила ее раньше и вовремя не отказалась. Софа была широкая, со множеством мягких диванных подушек, и была для Паолины гораздо более опасным местом, чем тот стул, на котором она сидела во время обеда.

Она присела на самый краешек, держа в одной руке бокал с бренди, который дал ей герцог, словно орудие защиты. Герцог сел совсем рядом и рассмеялся.

– Вы очень чопорная, и англичанка до мозга костей, – сказал он. – Я уверен, что многие мужчины любили вас и до сегодняшнего дня.

– Никто из них не похищал меня и не навязывал мне насильно свое общество, – ответила Паолина.

– Это достаточно романтично, согласитесь, – продолжал герцог. – Многие женщины были бы в восторге от такого приключения.

– Я не из их числа, – резко заметила Паолина.

Она поколебалась немного и уже другим тоном добавила:

– Ваша светлость, вы сыграли злую шутку. А теперь, будьте так любезны, позвольте мне уехать.

Глаза герцога сузились, разглядывая ее.

– Вы совершенно неповторимы, – заявил он. – Я понял это с нашей первой встречи, когда зашел к вашему брату. Когда вы ужинали у меня в замке, я укрепился в мысли, что вы самая красивая женщина из всех, кого я встречал в своей жизни. А сегодня я убедился в том, что уже знал. Я люблю вас.

Паолина отвернулась. Она не могла выдержать этого взгляда, полного желания, не могла видеть, как эти тонкие губы выговаривают слова, целью которых было обольстить ее.

– То, что вы чувствуете, это совсем не любовь, ваша светлость, – сказала она.

– Тогда что же это? – спросил он. – Неужели вы никогда не чувствовали, как все внутри вас горит и трепещет от того, что кто-то исключительный находится рядом? Неужели вам не хотелось прикоснуться к нему, почувствовать его губы на ваших губах, знать, что его сердце бьется чаще, когда вы рядом?

Пока он говорил, он поднял руку, чтобы прикоснуться к ней. Но он не успел этого сделать, так как Паолина вскочила с дивана.

– Нет! Нет! Ваша светлость! – закричала она. – Это совсем не любовь.

Она поставила нетронутый бокал с бренди обратно на стол, потом повернулась к нему и, сцепив пальцы, дрожащим голосом сказала:

– Я умоляю вас, ваша светлость, отпустите меня. Скажите, что вы только хотели напугать меня и не собираетесь держать меня здесь насильно.

– Допустим, что я вас отпущу, и что тогда вы будете делать? – вкрадчиво спросил герцог. – Ваш брат сейчас, по-видимому, направляется в сторону моря. Сделка, заключенная нами, предполагает, что мое бурчиелло доставит его в Венецию. Где-то через час он должен быть на борту. Я полагаю, что вы в одиночку, без меня, без друзей, вряд ли сможете когда-нибудь его снова увидеть.

– Это неправда! – закричала Паолина. – Он не может уехать, он не может бросить меня.

– Уверяю вас, может, – ответил герцог. – Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что мое предложение будет принято. И пока вы наверху приводили себя в порядок перед обедом, мой посыльный вернулся от вашего брата и сообщил мне, что все улажено.